Ричард Пратер - Торговец плотью [= Торговец живым товаром]

По дороге домой он продолжал так и эдак осмысливать происходящие перемены. Если дела пойдут гладко, Тони Ромеро, чем черт не шутит, вполне может стать одним из самых влиятельных людей Соединенных Штатов, без натяжек большим человеком. Тони самодовольно хмыкнул, мысленно продолжая выстраивать головокружительные планы. Если с Синдикатом все уладится полюбовно, он даже сможет наверняка получить свою долю в других заманчивых сферах, возможно, в игорном бизнесе, в торговле наркотиками. Наркобизнес намывает бешеные бабки. Ему придется быть в дальнейшем предельно осмотрительным, но при небольшом везении — а оно пока ему не изменяет — он добьется своего. Парень вроде Тони Ромеро может и должен добиться большего и лучшего: больше денег, больше власти, больше радостей жизни. Он все еще был возбужден, взвинчен, но уже начал постепенно входить в норму.

Если удача ему не изменит… «Черт, я же верю, что человек сам кузнец своего счастья. Я знал это с самого начала: парень с характером должен сам позаботиться о своей судьбе. Позаботься о себе, а другие пусть платят. Такова жизнь».

Интересно, что подумает Бетти о нем, когда он взлетит наверх, окажется в числе действительно крупных шишек. Она одумается, раскается да и, глядишь, повзрослеет, молоко на губах обсохнет. Припарковавшись, Тони поднялся на свой этаж, открыл дверь и вошел в квартиру, все еще думая о Бетти, о том, что она подогревает в нем что-то вроде любви-ненависти.

Тони остановился как вкопанный у двери, затравленно озираясь. Что-то тут не так, иначе, чем полагалось бы. Он никак не мог понять, в чем дело, и его обуял страх при мысли, что Минт и Рэш могли передумать и решили ускорить события, отделаться от него, взяв все дело в свои руки… И тут он понял, что его насторожило: разбросанная одежда, женская одежда на диване и два чемодана. Он все еще пялился, не совсем понимая, что к чему, когда из спальни появилась Мария с дорожной сумкой.

Тони круто повернулся в ее сторону, все еще испытывая остаточный страх в сочетании с крайним напряжением последних нескольких часов.

— Какого черта ты здесь делаешь? — прорычал Тони. — Я же велел тебе убираться!

Мария, не говоря ни слова, распахнула сумку и принялась запихивать в нее разложенную на диване одежду, а затем и в наполовину заполненные чемоданы.

Ее неожиданное появление, ее молчание было последней каплей, которая привела Тони в состояние необузданной ярости.

— Будь ты проклята! Отвечай же!

Мария выпрямилась и повернулась к нему:

— Я пришла за своими вещами — они принадлежат мне. — Ее губы распухли, и она едва шевелила ими. — Я не долго задержусь. Мне тошно оставаться здесь.

— Ах ты, сучка! — прошипел он, готовый бросаться в нее, как булыжниками, обидными словами. — Или ты явилась сюда, считая, что мне уже хана? Может, ты думала, что здесь ждет тебя Анджело? Так, что ли?

Мария равнодушно пожала плечами, отвернулась:

— Не понимаю, о чем ты говоришь?

— Еще как понимаешь! Ты думала, я не вернусь, что меня уже прикончили холуи Анджело. Не вышло, мертв он, а не я. Ты, конечно, будешь убиваться, нацепишь траур…

Прищурившись, не скрывая обиды и презрения, Мария смотрела на него.

— Какой же ты поганый, Тони! В тебе не осталось ни на грош веры — может, никогда и не было. Ты считаешь дураком всякого, кто доверяет тебе, поэтому и сам не веришь никому. — Она говорила, с трудом роняя горькие, обидные слова, потом спокойно добавила: — Ты отвратителен, Тони, я ненавижу тебя. Ты долго добивался этого и наконец добился: заставил меня возненавидеть тебя.

Потемнев лицом, Тони шагнул к ней и схватил за руку. Резким движением она вырвалась и отступила:

— Не прикасайся ко мне. Если ты хоть раз еще дотронешься, хоть раз… меня просто вывернет наизнанку. Меня тошнит от тебя, Тони!

Он стоял рядом, свирепо глядя на нее сверху вниз и с трудом сдерживая рвущееся из груди дыхание. Да будь она проклята! Опять она достает его своим противным языком… как и та плаксивая Бетти в ту ночь, когда она убежала из его машины в дом.

— Заткнись! — проревел Тони. — Заткнись, замолчи и убирайся отсюда. Поскорее и подальше.

— Конечно, я больше тебе не нужна, — горько сказала она. — Как и Элтери, и Лео, и Свэн… а теперь вот и Анджело, как я понимаю. Тебе не нужны люди, когда они не могут быть тебе полезны. Ну что ж, Тони, ты мне тоже не нужен. Да никому ты такой не нужен. Ты хоть понимаешь это? — Мария помолчала. — В целом свете у тебя нет ни одного друга. Нет у тебя никого. Теперь даже меня. — Она улыбнулась, с усилием кривя разбитые губы. — А как там насчет твоей девушки? Твоей Бетти? Где она, Тони?

— Закрой пасть. Предупреждаю тебя…

Мария уже смеялась, открыто, с нелепым истерическим повизгиванием:

— Все ненавидят тебя, Тони Ромеро. Я ненавижу тебя. Думаю, ты сам себя ненавидишь. А вот твоя Бетти…

Тони с такой силой сжимал зубы, что у него свело от боли челюсти. «Почему она не замолчит? Нарочно своим вяканьем она доводит меня до бешенства? Что ж, сама напросилась».

— Хорошо, сучка! — Тони взмахнул кулаком от бедра, точно врезав ей по скуле, и почувствовал, как странное, дикое наслаждение охватило его всего в тот момент, когда его кулак соприкоснулся с ее разгоряченным лицом, она отлетела, запрокинулась и упала. Тони склонился над ней, подождал, пока она с усилием приподнимется и сядет, и, кривясь освирепевшим лицом, затараторил: — Я тебе говорил, я тебе говорил… — словно забыв остальные слова. — Ты, сучка, замолчи, заткнись!

Мария смертельно побледнела, ее разбитые губы растянулись на белых зубах, сверкнувших как кость в месте открытого перелома. Она собралась с силами и харкнула ему в рожу, дотянулась до его щек и в нескольких местах глубоко содрала кожу ногтями. Тони ударил ребром ладони по ее залитой кровью челюсти.

Она опрокинулась на спину, как тряпичная кукла, платье высоко задралось, обнажив белые бедра.

— Сучка, грязная шлюха, — повторял в беспамятстве Тони. — Вот я и дотронулся до тебя. Тебя тошнит от меня, да? Так вывернись наизнанку. Давай поблюй, ты ведь это собиралась сделать, а? Я еще только начал дотрагиваться до тебя, будь ты проклята!

Мария сидела оглушенная, упираясь ладонями в пол. Тони наклонился, схватил у воротника ее платье, с силой дернул и разорвал его сверху донизу, отбросив ошметки за спину, одним движением располосовал белую комбинацию и тоже швырнул в угол.

Сейчас они мало походили на нормальных людей. С ненавистью уставившись на него, Мария бросала ему в лицо страшные ругательства, обзывала какими только знала последними словами. Ее ненависть, ее брань, холодное презрение в широко открытых глазах привели его в уже неуправляемую ярость.

Тони схватил ее за волосы, протащил по ковру в спальню, приподнял и швырнул на кровать. Он тупо уставился на ее распростертое избитое тело, чувствуя, как его охватывает темная, извращенная страсть, опаляя ему низ живота и чресла.

Тони ухватился скрюченными пальцами за лифчик и рывком содрал его с груди, оставив красные полосы от ногтей на ее белой коже. Мария шипела, извивалась, выплевывала ругательства, кровь с ее разбитых губ струйками стекала по подбородку.

— Не смей прикасаться ко мне, ты, поганый, вонючий… Убирайся, грязное животное, мерзавец, мразь, негодяй…

Он снова ударил ее кулаком, опрокинул на кровать, подцепил ее розовые узенькие трусики, разорвал, содрал с крутых бедер и бросил на пол. Она застонала, задвигалась по постели, едва ли сознавая, что делает.

— Ты, шлюха, — выдохнул Тони, чувствуя, как ярость опаляет пламенем его мозг, добавляя жару его темному желанию.

Мария пошевелилась, мотнула беспомощно головой. Продолжая изрыгать ругательства, он содрал с себя одежду, бешеный и обнаженный, тяжело навис над нею. Широко распахнутыми полубезумными глазами Мария таращилась на него.

— Не надо, Тони, — выдавила она из себя сквозь кровоточащие губы. — Опомнись…

Тони сжимал, душил ее мускулистыми руками, а она беспомощно билась в его объятиях. Он придавил ее всей тяжестью своего тела, зажал ее кисти, грубо пользуясь своим превосходством в силе, чтобы навязать ей себя, с легкостью раздвинул ноги, наполнил ее опаляющим его самого жаром, пока бушевавшее в его чреслах острое желание не было наконец удовлетворено.

Когда Тони отпустил ее и выпрямился рядом с постелью, Мария поспешно натянула на свое истерзанное нагое тело одеяло. Тони смотрел на распухшее и расцвеченное кровоподтеками лицо, чувствуя, как на него нисходит покой и одновременно накатывает боль стыда. Собственная нагота обостряла это чувство, и он стал поспешно одеваться. Темные глаза Марии всматривались в него, словно прикованные к его лицу. Она не произнесла ни слова, пока Тони одевался.

Смешанный со стыдом гнев буравил его мозг. Тони вынул из кармана тугую пачку денег, отделил от нее десятидолларовую бумажку, скомкал ее в кулаке и швырнул на кровать: